14 Май 2013 В постели с Палачом (главы 58-62) |
В постели с Палачом (главы 58-62) Мистический триллер. Автор:Ятокин Дмитрий Алексеевич. г.Саратов. 2008г. Глава 58. В роддоме Гришу явно не ждали. Охранник на вахте подскочил на стуле, увидев входящего Любарского. Перекошенное от страха, недоумения, неверия лицо охранника не оставило Грише сомнений, что приход покойного главврача Навроцкого был бы воспринят с меньшим удивлением, чем его собственный. Охраннику потребовалось около минуты, чтобы выйти из оцепенения и броситься наперерез: - Нельзя, не велено пускать! - Что значит «не велено»? – Гриша нахмурился. – Кем «не велено»? Вы что, забыли, что здесь лежит моя жена? Пропустите меня немедленно, или… - Ах так, вы снова за своё! Я вызываю милицию! – Охранник бросился к пульту связи. - Прекратите, что вы себе позволяете? – Резкий окрик врача Дианы Яковлевич был адресован охраннику. – Кто дал вам право грубить посетителям? Это уважаемый человек, муж роженицы, которая находится в тяжёлом состоянии. Он имеет право на беспрепятственный проход в здание роддома. Здравствуйте, Григорий Михайлович, проходите, пожалуйста. – Она улыбнулась и протянула руку. - Я пожалуюсь на вас главному врачу. – Охранник скривился, но сел на своё место. - Пойдёмте, Григорий Михайлович, нам нужно поговорить. – Диана, не взглянув на охранника, взяла Гришу под локоток. – Поздравляю вас с освобождением! Не удивляйтесь, информация успела долететь и до нас. - Пока меня выпустили под залог. Следствию не хватило доказательств, чтобы передать моё дело в суд. - Всё образуется, я не сомневаюсь. Если честно, я с самого начала была уверена, что вы не замешаны в этом деле. – Диана посмотрела Грише прямо в глаза. - Вашу бы уверенность да следователю! Почему-то он думает иначе. Как дела у Анны? - Пока без изменений. Её осматривали приглашённые профессора-нейрохирурги, они уверены в благоприятном исходе. Давайте поговорим в манипуляционной. В ординаторской идёт ремонт, как и в кабинете главврача. Гриша тяжело вздохнул. Они прошли в манипуляционную и присели на жёсткую кушетку, на которой пациентам проводят не очень приятные процедуры: уколы, клизмы… Странное чувство накатило на Гришу: ему было приятно, покойно в обществе Дианы. Казалось, что с этой женщиной он знаком очень давно, что они близкие, родные друг другу люди. Вероятно, Диана испытала те же чувства, потому что выдержав паузу, она задумчиво произнесла: - Не знаю, почему я так безоговорочно вам верю? Почему мне не страшно находиться в вашем обществе, даже более того – приятно? – Она слегка покраснела. – Если честно, то я вас ждала. - Спасибо! Мне приятно слышать это от вас. – Гриша взял врача за руку. – Тем более, что в моей душе родились такие же чувства к вам. Вы чудная, добрая и чуткая женщина. Я рад тому, что судьба свела нас. - Григорий Михайлович, мне нужно очень много важного вам рассказать, но только не здесь. – Диана оглянулась на дверь. – Наш коллектив, особенно женский, единогласно осудил вас, навесив все мыслимые и немыслимые ярлыки. Досталось и мне для комплекта. - Плевать. – Гриша поморщился. – Мне достаточно того, что вы считаете меня невиновным, верите мне безо всяких дополнительных доказательств. - С тех трагических событий в нашем роддоме многое изменилось. Не только люди стали более злыми, но и порядки установились казарменные, почти тюремные. Возле палат, где лежат ваша жена и ваш… Сын вашей жены, круглосуточно дежурит вооружённая охрана. - Так это же прекрасно! Значит маньяк не сможет довершить то, что задумал. - Это так, но… В палаты могут заходить только врачи, имеющие специальный пропуск, подписанный главврачом и начальником охраны. Меня, разумеется, в списках доверенных врачей нет. - Что за избирательность? Вам не доверяют? - Мне не доверяет не главврач, а тот человек, кто приставил охрану. Он не из милиции, он главнее их. Это очень влиятельный мужчина, который утверждает, что государство – это он! Догадываетесь, как его имя? - Шапкин! Не трудно догадаться. Чертовски хорошая комбинация – меня упрятать в тюрьму, а самому занять место возле постели тяжелобольной Анны. Когда она выйдет из комы, первый, кто ей улыбнётся – будет Лев Аркадьевич. Он часто здесь появляется? Может, он и сейчас здесь? - Нет, его здесь нет. Григорий Михайлович, я не могу больше разговаривать с вами. С некоторых пор даже стены нашего роддома стали иметь оттопыренные от любопытства уши. – Диана встала. – Мне пора. Если вы не против, то мы можем продолжить наш разговор в другом месте. Дежурство заканчивается в восемь вечера, вы сможете меня дождаться? Только не в роддоме, а на улице. В скверике. Он в двух шагах, направо по улице. - Конечно я вас дождусь. Но мне можно хотя бы навестить Анну? – Гриша тоже встал. - Как вы думаете, Григорий Михайлович, охрана господина Шапкина позволит вам сделать это? – Диана сжала локоть Гриши. – Прошу вас, уходите, не затевайте скандала. Помните, вы выпущены под залог и Шапкин будет искать любую возможность, чтобы столкнуть вас туда, откуда вы выкарабкиваетесь. - Что ж, вы опять правы. Я ухожу. До встречи. Гриша первым вышел из манипуляционной и сразу же направился к выходу. Охранник, проводив его неласковым взглядом, тут же схватился за телефонную трубку. Глава 59. Оставшиеся несколько часов до условленной встречи Гриша скоротал в уютном кафе с обнадёживающим названием «Круглосуточная Надежда». Заказав себе аж три порции пельменей, Гриша принялся утолять аппетит, нагулянный за почти двухнедельное пребывание в следственном изоляторе. В ход пошёл и коньячок - армянский, выдержанный, но почему-то разлитый некой подмосковной фирмой. Однако после тюремных напитков даже такой, почти что стопроцентно «левый» коньяк показался Грише самым лучшим, из когда либо им пробованных! Около восьми вечера Гриша, солидно захмелевший то ли от коньяка, то ли от пьянящего воздуха свободы, уже сидел на скамеечке скверика, небрежно бросив рядом с собой раздутый от покупок портфель. Диану Гриша заметил издалека. Торопившаяся на встречу женщина выглядела без белого халата непривычно эффектно: чёрная шифоновая блузка с бантом и прозрачными рукавами, серая юбка, не прикрывающая колени, волшебные золотые туфельки, через плечо золотая же сумочка на длинном ремешке. Гриша удивился самому себе – в первый раз за свою жизнь он сразу заметил, во что была одета женщина. До мелочей. - А почему у вас такой пузатый портфель? – Неожиданно спросила Диана, заметив мужской оценивающий взгляд уже стоявшего Гриши. - Портфель? – Гриша не понял, потом смутился. – Там мои вещи. А ещё коньяк и конфеты. Ассорти. Для вас. - Что ж, придётся пригласить вас к себе. – Диана заулыбалась. – Не станем же мы пить коньяк и закусывать его конфетами прямо здесь, на лавочке. Вы как, не против? - Я – против? – Гриша уже подхватил Диану под руку. – Если честно, мне хотелось услышать такое предложение. А вы далеко живёте? Поедем на такси? - В нашем городке всё близко. Вон та девятиэтажка, видите? – Диана махнула рукой. – Первый подъезд, четвёртый этаж, квартира тринадцать. Вы не суеверный? - Мне кажется, что всё плохое в моей жизни уже позади. Так что вперёд, к чёртовой дюжине! – Гриша увлёк Диану за собой. Двухкомнатная квартира Дианы оказалась тёмной и необжитой: не было ни цветов на подоконниках, ни фотографий, развешанных и расставленных там и сям, не было даже разбросанных повсюду женских вещей – какая-то казарменная холодность. Правда, дверь в спальню была прикрыта. Заметив разочарование Гриши, Диана извиняюще улыбнулась: - Холостяцкое жильё? Не хватает души? Или Рублёвской роскоши? - Да нет, что вы. – Гриша смутился, потом решился на правду. – Не хватает женского духа, тепла. Типично мужская холостяцкая квартира. Извините, я не хотел вас обидеть. Навязался к вам в гости и ещё присматриваюсь к квартире, словно риэлтер. - Ничего, я не обиделась. Вы проходите, располагайтесь. Квартира просто не обжитая, вот и кажется холодной. – Диана сбросила туфли и уселась на диван, поджав ноги. – Я немного посижу, устала после работы. Всё дежурство на ногах. В одном вы не правы: здесь не хватает не только женского, но и мужского духа! Мужчиной обзавестись я тоже не успела. Ладно, чего это я расканючилась? У меня в гостях настоящий мужчина, а я нюни распустила. Давайте лучше чаю выпьем? - Давайте! - Подождите минутку, я переоденусь и приготовлю чай. Григорий Михайлович, а вы можете пока принять душ. Вы ведь с дороги, наверняка даже домой не заехали? - Чувствуется запашок? Диана сморщила носик и развела руками. - Я бы с удовольствием. – Гриша оживился. – Я ведь даже переодеться после… тюрьмы не успел, сразу к вам поехал. У меня с собой полный дорожный набор, ручная кладь временно изолированного от общества. – Гриша потряс пухлым портфелем. - Идите, идите, не стесняйтесь. В ванной есть чистое полотенце и всё необходимое. Вы сильно голодны? Вопрос риторический, кормить вас всё равно нечем! Обедаю я по месту работы, а дома только чай и кофе. - Отлично, будем пить чай. Наесться я уже успел! Отъелся за две недели и вперёд ещё на одну. Глупая шутка в моём положении! Гриша отправился в ванную, которая в отличие от всей квартиры была в полном порядке: сияла керамической плиткой, фарфором, фаянсом, эмалью, хромом. Но самое главное – в кране была горячая вода! Чистенького, гладко выбритого Гришу, надушенного дорогим одеколоном «Давыдофф» встретил накрытый стол с тортом посредине. Диана, успевшая переодеться в домашнее облегающее платье, улыбнулась Грише: - С лёгким паром! - Спасибо! Как здорово почувствовать себя свободным человеком! – Гриша закатал рукава на своей не очень свежей сорочке. - Садитесь поскорее и разливайте коньяк – мне не терпится выпить с вами и перейти на «ты». – Диана тряхнула копной распущенных, густых, длинных волос, которые по обыкновению забирала на затылке в тугой узел. – Вы не против? - С удовольствием. Только если позволите, первую рюмку выпьем за мою маму, Любовь Андреевну. Царство ей небесное. Она умерла, когда я сидел… Даже девять дней пришлось отмечать в одиночной камере. - По телевизору рассказывали. – Диана стала печальной. – Давайте выпьем. Пусть земля ей будет пухом. – Выпили молча. Диана лишь немного отпила из рюмки и закашлялась. – Очень крепко для меня. - Вот дурья башка! – Гриша хлопнул себя по голове. – Нужно было купить шампанского или вина, чего я прицепился к этому коньяку? - Не страшно. А второй тост на брудершафт? Тогда я допью до дна! – Диана тряхнула головой. - Давайте. Пьём на брудершафт. Только нужно встать, а то сидя неудобно. Они скрестили руки, выпили и на выдохе сомкнули губы в поцелуе. У Гриши сразу же закружилась голова! Он уже давно не целовал женщину так страстно! Да ещё в такие сочные, мягкие, карамельные губы. Не сознавая, что делает, Гриша притянул Диану к себе, сжал её крепко, до хруста, и целовал, целовал… Пока она не упёрлась в его грудь руками и не запротестовала: - Григорий Михайлович, что ты делаешь? Не нужно, не сейчас, мне больно! - Прости! – Гриша отшатнулся и виновато забормотал. – Прости! У меня закружилась голова! Я не хотел… Это порыв, случайность… Но твои губы такие вкусные! – Гриша судорожно сглотнул. - Садись, садись за стол. – Диана мягко улыбнулась и провела ладонью по гладкой щеке Гриши. – У тебя такой приятный одеколон, с запахом весны. Давай пить чай, а то остынет. И кушать торт. Диана разлила чай по чашкам, а Гриша порезал торт на кусочки. Несколько минут они молча ели, запивали торт чаем и поглядывали друг на друга: попеременно, чтобы не встретиться взглядами. Наконец Гриша прервал молчание. - А что ты хотела мне рассказать? Что-то важное? - Важное для тебя. – Диана отложила ложечку и сразу сделалась серьёзной. – Но тема неприятная, речь пойдёт о Шапкине. Может, не стоит говорить? - Я догадался. – Гриша криво усмехнулся. – Знаешь, за последнее время я испытал столько неприятностей, что постепенно у меня на них образуется иммунитет, толстокожесть. Не переживай за меня, я в порядке, рассказывай. - Как только тебя… арестовали, на следующий день в роддоме сразу же появился Шапкин и принялся устанавливать свои порядки. Он везде расставил свою охрану, ввёл пропускную систему, назначил нового главврача, потребовал уволить некоторых сотрудников. В том числе и меня. - Тебя? Интересно с какой формулировкой? - С традиционной – по собственному желанию. Причём мне никто ничего не стал объяснять, кроме банальной фразы, что «так хочет наш спонсор». Я отказалась писать заявление и сейчас меня выживают любыми способами. В разговоре «по душам», новая главврачиха проболталась, что господин Шапкин не желает иметь в штате его роддома сторонницу Гриши Любарского. - Вот скотина! Да, это в стиле Лёвушки - воздействовать на неугодного противника любыми методами, в том числе и через близких людей. - Знаешь, я бы уволилась, не стала держаться за место, если бы чувствовала себя виноватой. Но мне противно! Почему этот человек ведёт себя как хозяин? Почему он считает своим не только роддом, врачей, но даже твою жену! – Гриша вскинул брови. – Шапкин безо всяких стеснений даёт нам понять, что Анна уже не твоя жена, что ты в прошлом, а он в настоящем. Он свободно заходит к ребёнку, приставил к нему своих нянечек, учит их, советует, журит по-отечески. Почему он себя так ведёт? Кто дал ему право? - Но ведь ребёнок действительно его? – Гриша задумался и пожал плечами. - А разве было решение суда? И насколько мне известно, он пока не сделал тест ДНК? - Зачем? И так всё ясно! Если не от меня, то от него. Третьего варианта нет. - Ты в этом уверен? – Диана вопросительно взглянула на Гришу и тот кивнул. - Всё равно неприятно смотреть, как он выставляет себя… мужем твоей жены. - Забавный каламбурчик – Шапкин муж моей жены! – Гриша от души расхохотался. Диана с удивлением смотрела на него, как на умалишённого. - Знаешь, а ну их всех к чёртовой матери! Всех! Поступки этих людей и сами люди больше мне неинтересны. Эти людишки стали для меня чужими, они из прошлой жизни. Время, проведённое в камере, не прошло даром, я смог провести внутренний душевный аудит. К чему привела моя кипучая и бурная деятельность? Да ни к чему. Мне за сорок, а за спиной нет никакого багажа. Моя жена спит с другим мужчиной, единственный ребёнок оказывается чужим сыном, в живых нет ни отца ни матери, мой дом продадут на аукционе, мое предприятие разваливается и наверняка будет поглощено корпорацией Шапкина. Что же получается? Что все эти годы я старался для другого человека? Работал без выходных и отпусков, любил жену, хотел ребёнка – а в итоге оказалось, что всё это время я жил и работал ради чужого счастья? Я лишь пользовался тем, что на самом деле принадлежало господину Шапкину. И в один прекрасный день он решил расторгнуть договор аренды и лишить меня права пользования его собственностью. Вот итог моей жизни. Фигурально выражаясь, кроме кожаного портфеля у меня ничего не осталось. Начинать новую жизнь придётся с нуля. И знаешь, положа руку на сердце – я рад этому обстоятельству. - Ты рад тому, что всего лишился? – Диана не смогла скрыть своего разочарования, она была сбита с толку. - Вот именно – рад! Мне хочется перевернуть последнюю страницу прежней пустой жизни, а новый лист начать исписывать другой, красивой историей. В ней будет всё, что нужно для счастья: муж и жена, сын и дочка, а ещё кошка и собака. Вот завтра улажу свои прежние дела, передам руководство холдингом полностью в руки заместителя, и начну подыскивать ту женщину, которая согласилась бы строить со мной такую жизнь, которую я обрисовал. - И ты уверен, что найдёшь такую женщину? – Диана была прежней – радушной и игривой. - Уверен! Я уверен, что почти нашёл эту женщину. – Гриша тряхнул головой, потёр ладони, отчего-то ставшие потными. – Давай выпьем ещё по рюмочке? - Для смелости? Согласна! Я только подогрею чай. Не скучай, я быстро. - Диана поднялась со стула и взяла со стола чашки. Когда она вышла, Гриша, воровато оглянувшись на дверь, торопливо налил полную рюмку коньяку и залпом выпил. Тепло разлилось по всему телу, сняло напряжение. Гриша почувствовал, что ему хочется Диану! Хочется нестерпимо, до дрожи! - Помоги мне. – Диана вошла в комнату с чашками в руках. – Что с тобой? Ты как-то странно смотришь на меня? Гриша поставил чашки на стол и взял Диану за плечи. Глядя в её глаза, Гриша уверенно, требовательно произнёс: - Я хочу тебя! Хочу, чтобы ты была моей. Прямо сейчас. - Тебе нужно моё разрешение? – Диана вопросительно наклонила голову. - Нет. Я – мужчина и беру то, что считаю своим. Диана попыталась отшатнуться, её напугало почти звериное желание, с которым Гриша сжал её плечи, но было поздно! Платье разорвалось с треском, жадные мужские губы приникли к соскам, сильные руки подняли женщину и бросили на диван, не внимая крикам отчаяния: - Не сейчас, позже! Что ты делаешь? Нельзя, я ещё не готова! Протесты утонули в стонах и сопении Гриши. Вскоре комнату наполнил резкий, гортанный, быстро оборвавшийся женский крик. Глава 60. Разбудил Гришу не ласковый голосок Дианы: «Милый, пора вставать!», а грохот мусороуборочной машины, ворвавшийся в раскрытое окно. Лежащий на краю дивана Гриша сладко потянулся, повернулся набок, чтобы поцелуем разбудить Диану, но рядом никого не было. Гриша рывком сел на постели, закутался простынёй и крикнул: - Дина, ты где? Я проснулся! Но ответом было лишь тиканье настенных часов, заставившее Гришу присвистнуть: - Вот это я дал храпака! Уже девять, а я всё валяюсь в постели! Диана наверняка ушла на работу. Пора и мне трогаться в путь, дел невпроворот! На столе, прибранном после вчерашнего пиршества, на видном месте лежала записка: «Я на работе. Дверь захлопнешь. Диана». «И это всё? Так обыденно, безо всякой романтики? – Гриша повертел в руках листок. – Где благодарность за бурную ночь? Где восхищение? Понятно - здравствуй новая жизнь! А что ты хочешь, Григорий Михайлович? Именно так и начинается семейная жизнь, вот с таких милых записочек – купи хлеб, вынеси мусор. Только в конце обычно добавляют – целую, любимый! Твоя муся-пуся! Ничего, главное не торопиться, и у нас всё будет в мажоре». Приняв душ и побрившись, Гриша с отвращением оделся всё в ту же, напоминающую о прежней жизни одежду. Не заглянув в кухню, Гриша уложил в портфель туалетные принадлежности, огляделся и всё же решился, подёргал ручку двери в спальню. Она оказалась запертой. Гришу торопило время и он сделал то, о чём его просила Диана – захлопнул за собой дверь. Едва выйдя на лестничную площадку, он услышал торопливые шаги вверх по лестнице, словно кто-то хотел скрыться прежде, чем его заметят. Пожав плечами, Гриша стал спускаться. Быстро поймав такси, Гриша направился в сторону Москвы. По дороге Любарский позвонил Косте Подмогаеву, предупредил его, чтобы машину прислали домой через три часа. И туманно намекнул, что с сегодняшнего дня карьера Кости коренным образом изменятся. Но подробностей раскрывать не стал. Выйдя из машины возле своего особняка на Рублёвке, Гриша подошёл к воротам и надавил на клавишу домофона. Но дверь никто не открыл. Выругавшись, Гриша полез в портфель и с трудом отыскал связку ключей. Дом напоминал разграбленный варварами музей – гулкие, пустынные залы, слой пыли на мебели, разбросанные повсюду вещи, беспорядочно сдвинутая мебель, многочисленные следы ботинок на глянцевом паркете. Ни охраны, ни домработницы Гриша не отыскал. Ему вдруг стало противно, брезгливо находиться в доме, где будто воры побывали – нахальные, неторопливые, перерывшие все ящики, пересмотревшие вещи, вплоть до белья. Созвонившись с Подмогаевым и вызвав машину, Гриша направился в гардеробную комнату. Слава Богу, его костюмы и рубашки висели на вешалках, а не были свалены горой на пол. Сбросив с себя одежду, впитавшую тюремные запахи, Гриша опять побрёл в ванну. После выхода из заключения ему постоянно хотелось мыться, смывать с себя невидимую грязь, налипшую к телу в прямом и переносном смысле за последние две недели. Освежившись, надев чистую рубашку и повязав галстук, Гриша прошёл в кабинет. Здесь также чувствовалось бесцеремонное присутствие чужих людей, проводивших обыск. Он сел в своё кресло и задумался. Машины из банка ещё не было. Внимание Гриши привлекла книга большого формата, лежавшая на уголке стола. Обложка книги была обтянута затёртой до дыр кожей, никаких надписей на книге не было. Раньше эту книгу Гриша у себя в библиотеке не видел. Может, домработница принесла? Чего доброго, какая-нибудь сектантская чепуха о скором конце света? Раскрыв наугад книгу, Гриша ещё больше поразился. Книга была явно старинной, вместо бумажных страниц – листки, похожие на папирус. Текст был непонятным, на каком-то иностранном языке, слова были составлены из букв, напоминающих иероглифы. Листы были настолько старыми, что часть текста отсутствовала, на каждой странице было множество лакун . Листы были или затёрты до дыр от частого чтения, или изъедены муравьями. Захлопнув книгу, Гриша отодвинул её от себя. Ему было некогда строить догадки о происхождении книги, его голова была занята совсем другими мыслями. Вот вот подъедет машина и увезёт Гришу в банк, а там его ждут совсем не книжные проблемы! Заслышав шум за окном, Гриша поднялся. Он решил, что это прибыл служебный лимузин. Однако вместо звонка, в дверь забарабанили то ли кулаками, то ли ногами. - Любарский, откройте дверь! Это прокуратура! Мы знаем, что вы дома. Открывайте или мы выломаем дверь! Ничего не понимающий Гриша прошёл к входной двери и отпер замок. В дом сразу же забежали двое автоматчиков в масках, наставившие на Гришу оружие. Вошедший вслед за ними высокий крепкий мужчина в цивильной одежде вопросительно взглянул на Гришу: - Гражданин Любарский? Григорий Михайлович? - Да, это я. Чем обязан такому вторжению? - Я следователь прокуратуры. – Мужчина махнул удостоверением. - Покажите ваши руки. - Что? Зачем? – Гриша не понял. - Просто покажите мне ваши руки. – Настойчиво, с нажимом, произнёс следователь. Гриша пожал плечами, вытянул вперёд руки и в тот же миг услышал знакомый щелчок наручников. - Вы арестованы! Вы обвиняетесь в убийстве и изнасиловании. - Послушайте, это недоразумение. Меня только вчера выпустили под залог. Свяжитесь со следователем Тувалкаиновым… - Я без вас знаю, с кем мне связываться. – Следователь достал из папки два листа бумаги. – Лучше ответьте на вопрос – вам знаком текст этих записок? Прочтите! Ничего не понимающий Гриша прочитал с листа текст. «Не произноси ложного свидетельства на ближнего своего. Если свидетель ложно донёс на ближнего своего, то сделай ему то, что он умышлял сделать ближнему своему. Только так истребится зло из общества нашего». Вторая записка ещё больше удивила Любарского. «Когда выйдешь на войну против врагов своих, победишь их и возьмёшь их народы в плен, то убей мужчин, а женщин не трогай. Отбери женщин, красивых видом, сними с них пленнические одежды, войди в лоно их и сделай своими наложницами. Так ты истребишь врагов своих». Обе записки были подписаны уже знакомым Грише именем «Посланника Предков». - Что за чушь? Вы на основании этих записок хотите выдвинуть против меня обвинения? Если кроме бумажек у вас ничего нет – то я звоню своему адвокату, мне надоел этот ветхозаветный цирк. - Не горячитесь так, гражданин Любарский! И не спешите набирать номер адвоката. Сначала ознакомьтесь с нашими доказательствами. Одно доказательство дожидается вас в гараже - труп домработницы, убитой с особой жестокостью! Вы перерезали ей горло струной. Первая записка найдена именно там. А второе доказательство только что пришло к нам по факсу из города Вязьмы. Сегодня утром в местное РОВД поступило заявление от гражданки Яковлевич Дианы Григорьевны, в котором она обвиняет вас в изнасиловании. Вторая записка изъята из её дома. Вы не станете отпираться, что знакомы с гражданкой Яковлевич? - Я не стану… - Вот и отлично! Все слышали, как гражданин Любарский признал себя виновным в преступлениях? - Я хотел всего лишь сказать, что знаком с Дианой Яковлевич. Но я её не насиловал, это какая-то ошибка. - А как следует понимать факты, изложенные в её заявлении - как ужин при свечах? Послушайте, я процитирую: «Гражданин Любарский под предлогом важного разговора о методике лечения его жены проник в мой дом, где и предпринял попытку насильно овладеть мною. Гражданин Любарский, находясь в нетрезвом, сильно возбуждённом состоянии, разорвал на мне платье и повалил на диван. Я пыталась сопротивляться, звать на помощь, но это только распаляло насильника. Всю ночь он, как ненасытное животное…» Надо же, да вы просто Казанова – всю ночь! – Следователь хмыкнул. – Продолжаю. «Как ненасытное животное причинял мне боль. Лишь под самое утро Любарский выдохся и уснул мертвецким сном. Воспользовавшись моментом, я выскользнула из квартиры и сразу же направилась в отделение милиции». Число, подпись. Медицинское освидетельствование подтвердило наличие на теле Яковлевич многочисленных синяков, ссадин, царапин. Разорванное платье и образцы спермы также имеются в числе вещественных доказательств. Опергруппа, выехавшая на квартиру Яковлевич, не застала вас, но обнаружила ваши отпечатки пальцев и вторую записку, с которой вы только что ознакомились. Опрос соседей показал, что они слышали поздним вечером крики, доносившиеся из квартиры Яковлевич. Крики быстро стихли и соседи не придали этому факту должного внимания. Ну как, гражданин Любарский, будете звонить адвокату? Или повремените? Вам ещё нужно опознать труп домработницы – так, для формальности. Гриша почувствовал, как земля уходит из-под его ног, как мир, пятнадцать минут назад казавшийся устойчивым, начал переворачиваться кверху ногами. Если бы не крепкие руки автоматчиков, Любарский упал бы на пол – так сильно кружилась голова. Опознание домработницы прошло как в тумане – Галина Тихоновна лежала на каменном полу гаража, рядом с «Лексусом» Анны, в луже собственной крови. Оперативники, контролирующие Любарского, дали ему десять минут на сборы. Гриша как во сне сложил в пакет спортивный костюм, бельё и туалетные принадлежности. Часы и мобильник он брать не стал. Зачем? Всё равно отберут. Когда Гриша был готов к отъезду, в кабинет вошёл следователь. Его взгляд сразу же притянулся к старинной книге: - Отлично! Вы всё же не успели избавиться от важных улик! - О чём вы? – Удивился Гриша. – В доме ведь был обыск? - Выходит, тайничок ваш обнаружить не удалось. – Следователь аккуратно, рукой, обёрнутой платочком, уложил книгу в пакет. – Тувалкаинов голова! Он был уверен, что эта книга существует! - Какая книга? Чего вы прицепились к этой книге? Ею что, кого-то убили? Я сегодня впервые увидел эту книгу! - Это вы будете рассказывать Тувалкаинову! Вот голова! Он с самого начала был уверен, что существует руководство всех ваших преступлений, схема убийств. И вот эта книга нашлась. Теперь вам не отвертеться – на ней наверняка есть ваши пальчики. - Да, я просматривал её и что? Это преступление? Там одни иероглифы, ни одного знакомого слова… - Экспертиза всё установит! Переведёт на русский, сделает распечатку и комментарии. Думали – у нас в прокуратуре дебилы работают, не владеющие иностранными языками? Да у нас в экспертах весь иняз состоит! С доцентами и профессорами! Прокололся ты, Любарский, на все четыре колеса! А ну – вперёд! На выход! Отъезжая от дома в милицейском «Уазике», Гриша оглянулся. В его голове возникла несвоевременная, любопытная мысль – почему за ним так и не приехала служебная машина из банка? Ведь времени прошло достаточно? И почему Костя не позвонил? Глава 61. Железная дверь лязгнула замком и с ржавым скрипом распахнулась. В узкой, вытянутой пеналом комнатёнке стояли двухярусная кровать, тумбочки, стол, две привинченные к полу табуретки, умывальник с мерно, по капле в три секунды, капающей водой. Под самым потолком имелось практически незаметное, махонькое – голову не просунуть - оконце, затянутое мелкой сеткой, снаружи для верности или для перестраховки укреплённое прутьями стальной решётки. Комнату тусклым желтоватым светом освещала единственная лампочка, спрятанная под взрывобезопасный колпак, давно засиженный мухами. Всякий входящий в эту комнату не по своей воле тут же пронзался недоумённой мыслью: вот он, вход - за спиной, а где же выход? Грохот захлопывающейся двери служил ответом – выхода нет и не будет, не надейся! Не для этого ты сюда попал, голубок! На пороге тюремной камеры стоял мужчина, держа под мышкой скатку матраса. Его подтолкнул в спину надзиратель. - Заходи, чего встал? Не стесняйся, теперь это твой офис. Не Рублёвский, правда, но зато со всеми удобствами: бесплатной круглосуточной охраной и кормёжкой три раза в день. Геня, принимай постояльца! – Крикнул надзиратель. Возле кровати, вытянувшись по струнке, стоял невысокий мужичок, весь кругленький, обритый наголо - чистый колобок. Его глазки, ещё осовелые от сна, заранее виновато бегали. Облик Гени с постоянно шмыгающим носом, восковыми щёчками с красноватыми прожилками на коже, дрожащими руками, безошибочно выдавал в нём человека, любящего крепко заложить «за воротник». - Знакомься, Геня, со своим напарником. Гражданин Любарский, обвиняемый в убийствах с отягчающим. Ну и компания у вас подобралась – бомж и банкир! – Рассказывая, надзиратель привычно оглядывал камеру. Подойдя к кровати, он осмотрел матрас Гени, проверил панцирную сетку. - Слушай, а чем это от тебя так разит? – Лейтенант обнюхал Геню. – А ну признавайся, зараза, кто тебе «бормотуху» поставляет? Адвокат? - Господь с вами, гражданин начальник! Я в завязке, причём морским узлом. Это у меня организм так реагирует на воздержание, будто внутри меня фунциклирует самогонный аппарат. Сам ужо не рад: каждое утро просыпаюсь, как с глубокого похмелья. - Смотри, Геня! Если узнаю, что этот аппарат не внутри тебя, а снаружи, с воли, я тогда тебя самого морским узлом завяжу! - Охранник поднёс к носу Гени увесистый кулак, весом этак с трёхкилограммовую гирьку. – Ладно, с этим после разберёмся. Располагайся, Любарский, здесь на твоё счастье паханов нет. Но скучать вам не придётся, станете друг дружке на ночь страшилки рассказывать, кто сколько и как людских жизней порешил! Ну, чего стоишь, Любарский? Какой-то ты сегодня тормозной! Чего растерялся? Заходи, располагайся, знакомься с сокамерником. Вам теперь долго друг другу глаза мозолить придётся, не побоюсь накаркать – пожизненно. – Лейтенант поглядел на стоящего посредине камеры Любарского, махнул разочарованно рукой. – Ладно, не воспринимаете мой юмор и чёрт с вами! Так, Любарский, вот твоя койка, верхняя. Про распорядок дня Геня тебе всё популярно объяснит. – Надзиратель хохотнул. - Всё, хватит болтать! Вопросы есть? - Гражданин начальник, дозвольте просьбочку вякнуть? – Геня вытянулся по струнке. - Ну, попробуй, коли зубы лишние ещё во рту остались. – Лейтенант довольно осклабился. - Вы бы нам организовали заварочки кулёчек? Отметить, так сказать знакомство с сокамерником. А расходы, хлопоты ваши, я компенсирую дензнаками, как обычно. - Ты когда за прошлый «кулёчек» со мной рассчитаешься? – Голос лейтенанта зазвенел сталью. – Забыл, что здесь у нас не ломбард, кредитов не выдают? Ха, ты вот что, Геня, - лейтенанта осенила мысль, - ты столкуйся с Любарским, он тебе денежек ссудит под проценты сколько надо, не зря же он банкир! Всё, будьте здоровы, душегубы! Ведите себя примерно, как пионеры на школьной линейке. Лейтенант ещё раз огляделся и вышел из камеры, зазвенев связкой ключей. Минуты две заключённые слышали лязг, скрежет и скрип запираемых замков, засовов, запоров. Наконец, в камере повисла тишина, давящая на уши. - А ты чё, и взаправду банкир? – Геня с любопытством уставился на Любарского. - Во всяком случае, был им в той, вольной жизни. – Любарский забросил матрас на верхнюю койку и опустился на табурет, попытавшись подтянуть его ближе к столу. - Привинчен. - Что? - Привинчен, говорю, табурет. – Геня сел на другой табурет. Ты чё, впервой в этих местах? - Да, в таких ещё не бывал. До этого в анкетах писал: не был, не состоял, не участвовал. - Вот Бог тебя и наказал - за строптивость. Нельзя народную мудрость забывать: от тюрьмы да от сумы не зарекайся! - Теперь буду знать на практике, – Любарский криво усмехнулся, – и что такое тюрьма, и как жить впроголодь. - Так ты это, паря, банк чё ли свой подломил? - Да нет, я как раз отношусь, то есть теперь уже относился, к категории успешных банкиров. - Мать моя – ударница, так чего ты здесь паришься? Бабок на адвоката пожалел? Или тебя напарник кинул? То есть этот, как там у вас по бизнесу друганов кличут? - Партнёр? - Во, во! Партнёр тебя облажал? - Да нет, партнёров у меня не было. Я был единоличным хозяином своего бизнеса. - Ну, паря, ты извини меня и мать мою – ударницу, но ты полный лох! С такими бабками и в тюрягу загреметь! Это ж как надо было постараться? Мне адвокат мазу в первый же день кинул: гони десять штук баксов и я тебе устрою статью с непредумышленным убийством. А после приговора ещё столько же «бабулек» и через тройку лет на свободу по УДО;. Ты чё, мужик, совсем не в теме? Какой ты банкир, если взятку дать не можешь? - Да всё дело в том, Геня, что уже слишком поздно. Нечего давать: нет у меня больше ни денег, ни банка, ни друзей, ни семьи. Всё было, полный набор, даже сына успел родить – и в один миг ничего не осталось. Исчезло счастье, как мираж в пустыне. - Да, мать моя - ударница, дела. – Геня помолчал. – Ну, давай знакомиться, напарник. У тебя какое погоняло;? - Раньше меня звали Любарский Григорий Михайлович, а сейчас попросту Гриша. - Гриша, это значит Гриня, чё ли? Нормальная кликуха! А меня величают Геней. Будем знакомы, напарник. – Геня протянул руку. - Геня – это как? Геннадий, что ли? – Любарский пожал протянутую руку. - Точно усёк. Мамаша моя, колхозница – ударница, меня Геннадием нарекла по метрике, а во дворе я для всех Генькой был. - А тебя сюда, Геня, за что упекли? – Гриша оглядел камеру и тяжело вздохнул. - Да нормально, не парься, привыкнешь. – Заметив грустные глаза сокамерника, поддержал его Геня. – Не отель, конечно, пятизвёздочный, но услуги и здесь оказываются по высшему разряду. Надо только башли иметь и не зарываться. За что меня загребли, интересуешься? – Гриша кивнул. – Дак можно сказать, что по пустячковому делу, по бытовухе. Домой вернулся раньше положенного срока, а там в коечке мою благоверную какой-то грузин рыночный утрамбовывает! Да так утюжит, словно каток асфальтовый, что моя сердешная аж глазки зажмурила от удовольствия. И так мне стало обидно за мужиков трудовых, которых бабы наши меняют на обезьян денежных, что в голове у меня всё помутилось! Взял я топорик остренький в трудовую руку, да приласкал этих тварей от всей моей крестьянской души, двумя ударами! А как увидал, чего нашкодил, тут хоть и шибко пьяный был, а два мокрых дела на себя вешать не схотел. Решил я под дурика сыграть – мол, я тут и вовсе не при чём, скинхеды замочили «чёрного», а моя ненаглядная случайно им под руки подвернулась. Намалевал на стене свастику чёрной краской, «Хай Гитлер» написал, водочки ещё глотнул для баланса и поехал стресс снимать к своей полюбовнице. Ну да, чего глядишь косо. - Гриша удивился при упоминании Геней своей любовницы. - Была и у меня отдушина в жизни! Была, да дурой оказалась! Я ей всю душу раскрыл, про жинку, скинхедами убиенную, а она тот же час меня в ментовку сдала. Поняла, сука, бабьим чутьём, что я благоверную порешил! Потом следствие, мамашины слёзы по сыночку, судья, опять же женщина, впаяла мне пожизненное. Теперь вот сижу на приколе, воздух копчу, апелляции строчу. А ты как здесь оказался? Раз тебе «вышак» светит, то дело без «мокрухи» не обошлось? - Не обошлось! – Любарский утвердительно кивнул. - Меня обвиняют в целом «букете» преступлений: нескольких убийствах и нескольких покушений на убийство, в том числе попытке убийства несовершеннолетнего. Ну, и мелочовка разная: изнасилование, угрозы должностному лицу. - Вот это да, ударница моя! Гриня, да ты покруче меня будешь. – Присвистнул Геня. – Только вот что-то никак я не могу врубиться – чего ты сам-то стал их кромсать? Киллеру не смог дозвониться? Да и внешне ты, Гришаня, на мокрушника не тянешь. Ты, часом, не псих? Если у тебя того, крыша набекрень или тараканы в голове поселились, так я тебя на ночь к кровати привязывать стану, чтобы ты и меня не отчудил. Или пусть тебя в одиночную переводят! Нет у тебя права лишать меня жизни! - Вот это да! – Гриша от таких слов рассмеялся. – О правах вспомнил! Приговорённый к повешению требует у палача сертификат качества на верёвку. Не будет ли, часом, раздражения на коже от применения синтетических волокон? - Слушай, ты меня достал! – Геня завизжал от злости. – Тебя надо отправить на освидетельствование, к нашему тюремному психу – доктору Зальцману. Он тебя быстро раскусит и в дурдом определит. - Да был я у него Геня, только что от него. – С грустью подтвердил Любарский. - И что, вывел он тебя на чистую воду? - Нет, это я его расколол. - Как это? - А вот так. Прежде чем этот старикашка, молью побитый, начал мне вопросы задавать, я ему всё сам рассказал о психологии. Что психиатры давно отказались от понимания невроза как следствия совращения человека в детстве. Что сон – это письмо из бессознательного. Что у меня никогда не было Эдипова комплекса - я любил своего отца и не ревновал к нему свою мать, потому что отец умер очень рано. Что у меня не было серьёзных травм головы. Что тяга к смерти – спорная и ничем не подтверждённая теория господина Фрейда. Что психика человека модельно похожа на айсберг: скрытая под водой большая часть ледяной глыбы это бессознательное Оно, а выступающая часть – сознательное Я. Но есть ещё и зона Сверх-Я – наше представление о себе самих. Что от давления на психику моральных запретов человека защищают вытеснение и сублимация… - Чего, чего? Последний тезис я не совсем понял. – Геня слушал собеседника, не отводя глаз. – Слушай, а на кой ляд ты этому маразматику всю эту хрень рассказывал? Он наверняка тоже ничего не понял, как и я? - Он чётко понял одно, что я вполне нормальный, умный, образованный человек. Не псих, одним словом! - Да, если бы я нашему Яше Зальцману стал втирать про мои детские неврозы, про бессознательное, айсберги перевёрнутые, что я – это вовсе и не я, а сверх-Геня, а мать моя ударница – колхозница, тут бы старик не отвертелся - сразу признал бы меня шизиком! Ну ладно, Гришаня, мне торопиться некуда. Посидим с тобой годков десять, побеседуем на умные темы, глядишь, и я может смогу свой банк организовать? А то давай на пару приватизацию тюряги затеем? Как, Гришань, потянем? Да ты чего такой безучастный, словно на допросе? Гляди веселей! Сейчас «вохра» кипяточек принесёт, у меня заварочка есть заныканная – чифирнём за знакомство! - Да знаешь, Геннадий, всё никак не могу привыкнуть к тому, что я заключённый, обвиняемый в убийстве нескольких человек и сидеть мне теперь лет двадцать как минимум, если пожизненное пронесёт. - Слушай, братишка, ты мне эта, без протокола, сказани, а то я никак не врублюсь: тебя за дело припахали или ты чужой «мокряк» на себя взял? - Я отвечу тебе, Геня, честно – я и сам не знаю: убивал я или нет? Понимаешь - не уверен я! - Нет, мужик, тут что-то не то. – Геннадий испытующе смотрел в глаза Григория. – Ты не алкаш, не наркоман, не шизик! Как же ты можешь не помнить, чего натворил? Чего ты мне бекенбарды броешь? - Да никакие бакенбарды я не брею. Говорю, как есть! Я сам ещё толком не разобрался, но в последнее время в моей голове что-то происходит: непонятное, пугающее, странное. Во сне меня стали посещать видения. Я словно исторический кинофильм смотрю и вижу какие-то очень древние события, наверняка относящиеся к ветхозаветным. К тем, которые происходили на земле три, четыре тысячи лет назад… - Вот это да! – Геннадий аж подпрыгнул на табуретке. – Знаешь, Гриня, я жуть как люблю истории всякие, про Архимеда, Геракла, Прометея, бабу эту, у которой вместо волос змеи шипящие. Ты всё это видишь? - Да нет, Геня, это мифы древнегреческие и древнеримские, а мне видятся скорее древнеегипетские события, ветхозаветные. Те самые, когда происходило изгнание людей из рая, гибель человечества от Всемирного Потопа, строительство Ноева Ковчега, переселение народа из Египта в землю Ханаанскую, в землю обетованную. - Это что же получается, Гриня? Это ты те сказки видишь, когда Моисей евреев по пустыне сорок лет водил, как слепой, а потом в Израиль привёл? Так про это все пацаны детсадовские знают, тоже мне интерес нашёл! - Не совсем так, Геня. Мне всё отчётливее начинает казаться, что я не просто вижу эти события, а являюсь непосредственным участником тех событий. Разговариваю с древними людьми, понимаю их язык, чувствую их проблемы… Хотя я ни арамейским, ни хананейским, ни даже греческим языками не владею. Фу ты, чёрт, вот даже сейчас, рассказываю тебе о снах, а перед глазами отчётливо, как наяву, вижу библейского старца, вылитого Авраама. – Гриша взглянул в угол камеры и помахал рукой перед глазами, отгоняя видение. – Показалось! Так о чём я говорил? Сокамерники продолжили интересный разговор. Но видение Гриши никуда не исчезло. На уголке Гениной кровати продолжал смирно сидеть старичок странной наружности. Его присутствие казалось здесь, в тюремной камере, неуместным. Старик, судя по длинной бороде и седым волосам, был очень стар. Насколько же серьёзным было совершённое им преступление, что столь ветхого старца не пощадил прокурор? Ещё более странными были одеяния старца. На босые ноги были надеты стоптанные лёгкие сандалии, крепившиеся с помощью переплетённых кожаных ремешков к голени. На плечи был наброшен то ли плащ, то ли халат с длинными рукавами - пропылённый, изношенный, похожий на таджикский. Халат был стянут на талии широким поясом. Голову старца покрывал льняной платок, закреплённый на голове кожаным обручем. Старик внимательно слушал беседу двух заключённых, но в разговор не вступал. Лишь изредка он удивлённо покачивал головой или согласно кивал, довольно потирая руки. При этом его глаза, много повидавшие на свете, искрились юной хитринкой, которую он умело прятал за внимательным взглядом. Порой старец начинал слишком часто кивать головой, соглашаясь со всеми говорящими. Его голова клонилась вниз, к груди, глаза туманились, прикрывались веками – возраст всё же сказывался, он дремал. Очнувшись, старец воровато оглядывался - не видал ли кто его оплошности? Зевал, прикрывая рот смуглой, иссохшейся ладошкой и разглаживал бороду. О возрасте старика можно было судить по тем морщинам, которые буквально были «прорыты» на его почерневшем лице, видимо от частого пребывания на солнце. Дождавшись вечерней поверки, после которой сокамерники улеглись по своим местам и захрапели, старец тяжело, опираясь на кровать, поднялся и медленно вышел из камеры, не скрипнув дверью. Кто это был, как попал в тюремную камеру, куда исчез, почему Гриша с Геннадием не заметили его присутствия – ответить на эти вопросы не сможет никто. Во всяком случае, пока. Всему своё время: и загадкам, и разгадкам. Глава 62. Вдалеке показался город, расположенный на высоком берегу реки. - Харран. – Прокричал ган, погонщик верблюдов. Вот и всё, путешествие окончено. В этом городе Якову предстоит выбрать себе жену, из дома Лавана, брата своей матери. Яков решил остановиться у стен города, возле колодца – перед встречей с родственниками не мешает умыться, да и поблагодарить Господа, помогавшего в опасном путешествии. К колодцу начали стягиваться пастухи, чтобы напоить овец и горожане, набиравшие воду в кувшины. - Братья. – Обратился к горожанам Яков. – Мы пришли издалёка, проведать нашего родственника Лавана. Скажите, здоров ли он, здравствуют ли его жена, дети? - Да, досточтимый Лаван здравствует. – Отвечали Якову горожане. – Да вон бежит дочурка его, младшенькая Рахиль. Рахиль, подойди к нам, это прибыли твои родственники. – Окликнули они девушку. К колодцу вприпрыжку подбежала молоденькая девушка, ещё подросток, весёлая, озорная, напевающая что-то вполголоса. - Кто вы будете и откуда? – Рахиль с любопытством оглядела группу запылённых путешественников. – Ой, какой красавчик! – Она, увидев Якова, оглядела его и, застеснявшись, опустила хитренькие глаза – юноша ей явно понравился. - Мы прибыли из Вирсавии к вам в гости. – Яков с почтением поклонился девушке, чем ещё больше смутил её. – Моя мать – Ревекка, сестра твоего отца. - Вот как? Так ты сынок тетушки Ревекки? Вот здорово! Как тебя зовут? - Меня зовут Яков. А тебя, красавица, зовут Рахиль? - Верно. Только не смотри на меня так пристально, ты смущаешь меня. – Девушка притворно закрыла лицо руками. – Что же это я разговариваю, а в гости не приглашаю? Вы ведь с дороги, вам нужно покушать и отдохнуть. Поднимайте верблюдов и входите в город, наш дом с левой стороны, следом за площадью. А я побегу, предупрежу родителей. Обрадую их, какой гость к нам приехал! Девушка помахала рукой и действительно побежала, а Яков провожая взглядом её стройную фигуру, думал про себя: «Как же неисповедимы пути Господа нашего! Десять дней назад я вовсе не хотел уезжать из родного города, всю дорогу тосковал по маме, по друзьям и вот – нежданная встреча, да какая! Я снова весел, я хочу жить! Неужели моя радость связана с этой дивной девушкой по имени Рахиль? Неужели я влюбился в неё? Разве такое возможно?» Едва караван вошёл в город, как его тут же окружили многочисленные восторженные родственники во главе с нестарым ещё мужчиной, который и был Лаваном, отцом Рахиль. В доме Лавана женщины начали готовить праздничный обед в честь дорогого гостя, сына Ревекки. За обедом Яков рассказал дяде о случившемся, о том, как Ревекка обманом сделала его наследником Исаака, обидев при этом старшего брата Исава. Лаван, принявший несколько чарок вина, хохотал во время рассказа, утирал выступившие от смеха слёзы и повторял: «Узнаю свою сестру, узнаю Ревекку, ей палец в рот не клади, она своё возьмёт». Дослушав историю до конца, Лаван похлопал Якова по плечу и мудро изрёк: - Не переживай ни о чём, племянник, твоя мама знает, что делает. Живи у меня, сколько надо и будь мне как сын. А хочешь – женись на моей старшей дочери – Лие? Она домовита и родит тебе много детей. - Спасибо, дядя, за добрые слова и предоставляемый кров. – Яков был растроган таким приёмом. – Я с почтением войду в вашу семью. – Яков поклонился дяде. - Вот только хотел бы просить вас о другом – отдайте мне в жёны вашу младшую дочь, Рахиль. Она легла мне на сердце сразу, как только я увидел её сегодня. Да и она поглядывает на меня не из простого любопытства. - А ты пострел! Не даром тебя родила Ревекка! – Лаван с восхищением взглянул на племянника. – Первый день у нас, а уже невесту себе присмотрел! Только вот что я тебе скажу, сынок, - помрачнел лицом дядя, - ты лучше приглядись к моей старшей дочери – Лие. В наших местах не принято выдавать замуж первой младшую дочь. Это большое оскорбление для старшей, стыда перед соседями не оберёшься. Да и молода ещё Рахиль, рановато ей детей рожать. Какая тебе разница, Яков? Сёстры похожи друг на друга, особенно в темноте. – Лаван раскраснелся от вина. – А через несколько годков выдам за тебя и Рахиль, если к тому времени не передумаешь. Ну как, мазал? - Дядя, я готов слушаться вас во всём, но только не в выборе жены. Не лежит моему сердцу Лия, понравилась мне ваша младшая, Рахиль. Отдайте её за меня! - Экий ты упрямец, весь в своего отца. – Лаван рассердился. – Ладно, не хочешь по-моему, тогда поступим так: я отдам за тебя Рахиль, но только через несколько лет, когда она подрастёт. А пока ты будешь работать на меня, а я буду приглядываться к будущему зятю, каков ты в работе. Обещаю тебе – через семь лет ты женишься на той из моих дочерей, какую выберешь. Ну, как? Мазал? - Мазал, дядя. Только мне никто, кроме Рахиль не нужен. – Яков пожал руку Лавана и не заметил, что тот уж очень хитро улыбается. Семь лет для Якова пролетели как один день, ведь рядом с ним всегда была Рахиль и каждый прошедший год лишь приближал их свадьбу. И Яков снова рискнул обратиться к дяде с просьбой отдать ему в жёны Рахиль. - Ну что ж, племянник, вижу ты не меняешь своих решений, это похвально. – Лаван притворно восхитился поведением Якова. – Ты показал себя настоящим мужчиной, достойным стать моим зятем. Я помню наш уговор и тоже своего слова менять не буду – сегодня ночью я сам приведу к тебе Рахиль и она станет твоей женой. А пока – устроим праздник в честь вашей свадьбы! - Спасибо, дядя. – Яков обнял Лавана. Ночью в дом Якова вошла Рахиль, погасила огонь и легла с ним рядышком на постель, не снимая покрова с головы, ибо была девицей и пока стеснялась мужчину, предназначенного ей в мужья. Яков, опьянённый близостью долгожданной женщины, забыл обо всём на свете, познал её страстно и был необычайно счастлив, сознавая, что теперь Рахиль – его жена. Утром Лавана, крепко спящего после вчерашнего пира, разбудили крики возмущения, доносившиеся с порога его дома. Поняв, что кричит новоиспечённый муж, Лаван оделся и вышел на улицу. - Дядя, что это значит? – Яков, как безумный, тыкал рукой в сторону стоящей поодаль жены. – Это не моя жена, это же… Вы что, вы обманули меня? А как же ваше слово? Вы не сдержали его? - Не кричи, Яков, разбудишь соседей. Зачем ругаться на улице, да ещё в первый день своей счастливой семейной жизни? Заходи в дом, обсудим всё по-родственному. – Лаван затолкал в дом упирающегося племянника. – Да, это не Рахиль, но зачем так кричать? Вчера твоей женой стала Лия и теперь ты не сможешь отказаться от неё. А где были твои глаза, а? Хорош жених, не смог отличить свою невесту от другой женщины? Посмотрите на него! – Лаван сам принялся кричать на Якова. – Откуда мне знать, может ты передумал и решил жениться на Лие? А если нет, то почему ты с ней переспал? Хочешь обесчестить её и меня? Нет, племянничек, так не пойдёт, позора я не допущу! – Лаван замахнулся на Якова. – Выбирай: или ты будешь жить с Лией, или я убью тебя, как положено по завету Господа. Да послушай меня, упрямец, - Лаван, видя, что Яков сильно напуган, решил подобреть, - чего тут думать? Поживи немного с Лией, чтобы соседи видели, что моя старшая дочь стала женой, а потом я отдам тебе твою Рахиль. Вот и все дела! Ну, соглашайся! – Яков с недоверием глядел на дядю. – Теперь никакого обмана! Не обижайся на меня, сынок и пойми меня, как отца – так принято в наших местах. Вот и хорошо. – Видя, что Яков почти согласился, Лаван закричал. – Жена, накрывай на стол, Яков доволен нашей дочерью, он нашёл у неё девство, а значит скоро она родит ему сыновей. Зовите соседей, будем продолжать пиршество! Через месяц Лаван исполнил своё обещание, он отдал Якову в жёны Рахиль, которая к тому времени возненавидела сестру за то, что та стала первой женой Якова. Может, от излишних переживаний, а может, прогневив Господа ненавистью к родной сестре, но Рахиль долгое время не могла забеременеть. Яков же, несмотря на то, что его первой женщиной стала Лия, всё так же нежно любил и жалел Рахиль, уделял ей больше внимания, видя её женские страдания. Лия, напротив, почти каждый год рожала детей. Она подарила мужу шестерых сыновей и прелестную дочку, названную красивым именем Дина. Рахиль оставалась лишь одна отрада – ежедневно молиться Богу, чтобы тот услышал её мольбы и послал ей ребёнка. А пока она была вынуждена терпеть унижения со стороны родной сестры, считавшей себя полноправной хозяйкой и мужа, и всего хозяйства. Но Господь милостив к просящим, он любит страдающих и обиженных. Помог он и Рахиль в её просьбе – зародил в ней новую жизнь. Но много дающим нужно что-то и забрать: Рахиль забеременела в зрелом возрасте, роды были тяжёлыми, продолжительными, мучительными и едва головка младенца показалась миру, как сердце женщины перестало биться. Ребёнка нарекли именем Иосиф, а умершую Рахиль долго оплакивал безутешный Яков, после чего похоронил её возле города Вифлеем, поставив над могилой памятник из белого камня, который и доныне стоит там, напоминая людям о высокой любви и великих страданиях. Яков, расстроенный смертью жены, распрощался с Лаваном и отправился в город Сихем, расположенный севернее Иерусалима, где решил пожить вместе со своей женой Лией, её сыновьями, дочерью Диной и любимым сыном от Рахиль - Иосифом. Караван из двадцати верблюдов медленно брёл по пустыне. Да и куда путешественникам было торопиться? У них впереди были многие тысячелетия ветхозаветной истории. Продолжение следует... Источник Копирование и перепечатка произведения с сайта www.net-skuki.ru запрещены. Все авторские права на данное произведение принадлежат автору, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. |
|
|
| Комментарии: | |
